Американцы (коллективное)

АМЕРИКАНЦЫ
Опера комическая в двух действиях

ПРЕДИСЛОВИЕ

Г. Крылов, известный публике своими сочинениями, сделал основание оперы «Американцы». Молодость, живость воображения и, смею сказать, некоторая небрежность в слоге и в характерах были повсюду приметны. Опера принята на театр, учена и — не была играна в течение 12 лет. Ежели не хороша — не надобно было принимать на сцену; ежели слаба — нужно исправить. Но чтобы так судить, надобно любить национальный театр.

Между тем меценат дарований и директор театра Александр Львович Нарышкин желал дать публике новую русскую оперу. — Исполняя волю моего начальника, которого благоволения ко мне врезаны в грудь мою, я хотел поправить «Американцев», и вылилось, что, кроме стихов, в ней не осталось ни строки, принадлежащей перу г. Крылова.

Я говорю это не с тем, чтобы показать, какого уважения достойна проза моя. Знатоки будут ценить ее. Суждение советников Дурындиных мне не нужно. Но говорю для того, чтобы то, что покажется слабым и не выработанным в прозе, не было отнесено на счет г. Крылова.

Успех пиесы зависит от публики. Хорошее не теряет своей цены от минутного суждения, так как дурное не будет хорошим оттого, что часто сочинители и переводчики сами себе аплодируют.

Многие пишут для русского театра. Я сохраняю всякое уважение к их дарованиям: но не хотел бы принять насчет моего пера некоторых сочинений и — ни одного перевода.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(в кустах).

(выходя из кустов).

Я искал тебя, милая Цимара, чтобы сделать тебе предложение для общего нашего счастия.

Говори. — Я не умею тебе ни в чем отказать.

Мы, американки, не любим медлить: чем скорее, тем лучше.

Это мой обычай. — Я люблю, чтобы у меня кипело, Соретушка!

В чем твое предложение?

В том, чтобы уйти с нами в эту деревню, которая в двухстах шагах за этою горою.

земляками. — Итак, милая Цимара, согласись оставить варварскую Америку и быть украшением мадридских красавиц.

Да, поедем, американское мое золото, с нами. Ты можешь там многим завертеть головы и сделать честь вкусу такого молодца, каков я.

Да зачем ехать в такую даль, когда вы сами можете у нас остаться?

Земляки наши будут любить вас, как братьев.

Этого сделать нельзя. Мы клялись возвратиться в наше отечество.

Для чего ж 15 гишпанцев перебежали к нам?

Для того, что они бесчестные люди. А честь есть такая честь — по признанию философа Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда, которую всегда ставят за честь, чтобы иметь честь...

Фолет! Это темно для самого европейца; а ты хочешь, чтобы американки...

Моя должность просветить их и доказать им, что в Мадриде, с помощию философии, более плутов, нежели в здешней стороне жителей.

Останьтесь лучше с нами. Останься, Фолет!

Ария

Да разве очень весело жить у вас?

Так весело, что умрешь со смеху. — Там ты видишь алебастровую головку; там продолговатую, подщекатуренную рожицу; там поджарого, тоненького, как ниточку, петиметрика; там такую манерную кралечку, что чуть буркалы мелькают из-под бровей; там знатность, богатство, чины...

Чины? — А кто они такие?

Это — это конфеты. Надобно только осторожно кушать, чтобы язык не проглотить.

У тебя также есть чины?

Пропасть! — разве ты забыла, что я Дон Фолет, Педрилло, Фердинандо, Кастиландо, Драбандо и чорт знает что!

Послушай, Гусман! Если ты любишь богатство, здесь его много; если ты без чинов жить не можешь, пошли за ними Фолета в Мадрид.

Твоя невинность восхищает меня, нежная Цимара! но чины такая вещь, которую вы здесь не понимаете: за ними нельзя послать.

Почему нельзя? Я слышала, что у вас они продаются.

За американское золото? — случается!

Нет, Цимара, надобно иметь сердце, неустрашимость, знания, чтобы приобрести их.

Понимаю, ты имеешь сердце, чтобы их желать, а не имеешь его, чтобы со мной остаться? Прощай! (Уходит.) 

Постой, жестокая!

Оставьте это слово гишпанкам! Говорите американкам: смугленькая, кругленькая, полненькая, плотненькая.

Я слышу шум. Это американцы; а я послал большую часть солдат для поисков над ними, и деревня наша без защиты. Поспешу туда. — Фолет! Останься здесь и уговори Сорету, чтобы она согласилась притти с своей сестрой в нашу деревню; там мы можем более успеть.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

(особо.)

Если бы мне удалось сманить Сорету, это бы очень здорово было для меня. Такая красавица в Европе не жена, а золотая руда для мужа.

Попробую уговорить его здесь остаться. (Ему.)  Фолет! любишь ли ты меня?

Я, Соретушка? люблю, горю, киплю...

Ну, так останься жить у нас!

С вашими дикарями? — я со страха умру.

Не бойся; ты легко заслужишь их уважение.

Легко? а чем? вы народ непросвещенный, у вас надобно быть в самом деле умным, чтобы почитали умницей, и храбрым, чтобы почитали за храброго; а у меня сроду этой дряни в голове не бывало.

Я тебя научу, как землякам моим понравиться. Вставай, рано, ложись поздно, будь прилежен к охоте — вот и все.

Спасибо! Этакая глупость мне в ум не приходила! Я гишпанец и люблю сидеть, поджав руки, целый век.

Ну так ищи случая сразиться с леопардом или львом.

Мне сразиться с леопардом или львом? — у нас поединки запрещены, и это мой любезный закон.

Не то окажи свою храбрость на войне.

На войне? Ежели неприятель за тысячу верст от меня, то я его доеду; а вблизи у меня охоты нет. Это правило философа Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда.

Кажется, гишпанцы не так миролюбивы.

бьют, нежели чтобы ты бил», — и я всегда поступал по его правилам.

Как бы ни было, земляки мои будут тебе ради.

О! нет, нет, и не думай, чтоб я согласился остаться здесь. — Охота, сражения со львами, поединки с барсами — все это не по зубам. Поедем лучше с нами в Европу, Соретушка!

Ты не находишь здесь упражнений: что ж я там буду делать?

Пропасть! — ничего!

Ничего? Я со скуки умру.

Пустое, моя кралечка; надобно на себя напустить только лень или одурь — и ничего не захочется делать.

Спасибо за вашу лень и одурь. Мне это совсем не нравится.

Всякая земля имеет свой обычай; у нас так это очень не худо. Наши женщины, как голландский сыр: чем более попорчены, тем более их любят. — Побывай ужо в нашей деревне с твоею сестрою, ты увидишь там часть наших обычаев. Если они тебе не понравятся, я останусь с моею смугленькою обезьяночкою.

С этим условием, изволь. Я тотчас буду к тебе с сестрою.

(испугавшись.)

А я один останусь?

Не бойся; мы тотчас придем.

Кто? я боюсь, Соретушка? — Знай, что я век не струшу, когда ваши дикари далеко от меня.

Прекрасно. Послушай, Фолет: вы, европейские мужчины, трусливее наших женщин. (Уходит.) 

Зато наша женщина не струсит десяти ваших мужчин.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

(один.)

Мне кажется, что я напрасно снаряжаюсь в Европу. — Между тем как я легко могу здесь обманывать всех, как дураков, там буду сам обманут, как невежда. Подумаем, чтобы сказал об этом мудрый и просвещенный мой Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо. — Лучше обмануть, нежели быть обманутым.

Ария

Однако очень темно становится. Страх и трусость сломили в минуту храбрость мою. Я боюсь, чтобы мне прежде не закипеть на американском вертеле, нежели подружиться с дикарями. Они великие охотники до молоденького жаркого.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

(ударя его по плечу.)

Ай! — а! это ты, Цимара! Не испугалась ли ты? что до меня касается, то я струсил.

Разве не с тобою твое ружье?

Со мною; но когда я трушу, то и пушка не поможет.

Ты очень небоязлив. Послушай: Сорета звала меня в вашу деревню, и хотя я на Гусмана осердилась, но ни в чем ему отказать не могу.

Сокровище, а не женщина! так и не отказывай!

Поди же и скажи ему, что мы скоро к вам будем. Теперь нельзя для того, что брат наш следом идет за мною.

Следом! — с американцами? пропал я! ах! я бы хотел иметь теперь рысьи ноги. Тут-то бы ты моей храбрости посмотрела! О Гишпания! Гишпания! там, бывало, вмиг стрячка дашь от неприятеля.

А ты бегивал?

Удавалось! — Надобно знать, что я вспыльчив и сердит, и если я сражусь, тогда пластом положу неприятеля; а потому-то профессор Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо всегда мне говаривал: сердись издали!

Но он уже близко!

Близко? — вот теперь-то ты увидишь, что когда я рассержусь, тогда рысист, как заяц... (Убегает из всей силы.) 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

(одна.)

— сердце мое начало биться сильно, сильно и — я в нем нашла первого своего друга, полюбила его нежно и с ним всю Европу. Как это странно! Один человек может заставить любить целый свет!

Ария

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Оставь свой страх, нежная Ельвира, ты увидишь, что сердце американца нежнее, чувствительнее, нежели европейца; ты увидишь. — Ты здесь, Цимара? разве не знаешь, что за этою горою гишпанское селение? — (Особо.)  Подозрение мое увеличивается!

Знаю. Что до этого за нужда?

Гусман! любезный брат! так я навсегда разлучена с тобою?

(особо.)

Она сестра Гусмана! перестань плакать, Ельвира, и будь моею сестрою.

Ельвира! я постараюсь, чтоб ты забыла Гишпанию. Если ты не найдешь во мне гибкости и лукавства европейца, то найдешь душу, сердце, желание тебе угодить.

Ария

Верю; сердце мое — твой защитник. Во враге — вижу я моего любовника; в его воле — мои законы.

(вбегая, шепчет Цимаре.)

Они скоро должны быть, а брат мой здесь.

Догадки мои становятся основательнее. (К ним.)  Вы шепчете — бойтесь! Американец столь же страшен во гневе, как нежен в любви. — Ельвира! печаль твоя раздирает душу мою.

Ария

Время прекратит печаль твою. Может быть, одноземцы твои увидят нашу невинность, справедливость и обоймут тех, которых они терзают; брат твой найдет во мне друга, прижмет его к сердцу.

(тихо Цамаре.)

Пойдем с нею в шалаш; а как скоро брат уйдет, тогда побежим к нашим милым, а ему скажем, что из шалаша не выйдем.

(тихо.)

Хорошо. Какая ты обманщица!

(тихо.)

Я познакомилась с европейцами!

Сестрицы! проводите к себе Ельвиру; а я пойду осмотреть, нет ли опасности от гишпанцев (особо) , и замечать за вами.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

(входит в ужасном страхе.)

Уф! какая скотская темнота! Верно профессор мой Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо посмотрел бы издали. (Оглядываясь.)  Всякое дерево кажется мне лешим! И в такую дьявольскую ночь делать надобно любовные свидания! Если бы я был американец, то бы носа из шалаша не высунул. — Скитаться одному между дерев, зверей, американцев и леших! — О! премудрый Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо! правда твоя, что всего лучше любить и сражаться издали. — Но где Гусман? может быть, он здесь, и так же трусит, как и я. — Ась? — кто тут? — беда моя! со всех сторон шум и ужас. — Я думаю, что лешие со всего света собрались сюда. — Истолкут они меня, как в ступе.

Ария

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Я думаю, что они здесь. Фолет! Фолет! никого неслышно!

Сестры мои ушли из шалашей. Жестокие европейцы! Вы далеко простираете свои злодейства. Послушаю, не здесь ли они?

Я дрожу. Что с нами будет?

Не бойся. Ежели Фолет и Гусман здесь, нам хорошо будет.

(находя Фолета.)

Кто это?

(лежа.)

Это я, Соретушка, твой милый Фолет, первый ученик философа Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда.

(рассердясь.)

Кто ты такой?

Тьфу! как это глупо! приголубь меня, Соретушка!

Постараюсь, не могу ль от него чего узнать. — Ты худое место выбрал спать.

Ничего, ничего! Философия, — когда она в росхмель — везде прикорнуть может. Тьфу к чорту! дай мне, Соретушка, ручку поцеловать! (Целуя руку Ацема.)  Какая нежная, мяконькая ручонка! не мадридской чета. Там как копченые полотки.

Чуть удерживаюсь от бешенства! Сказывай, бездельник, почему ты знаешь Сорету?

Какой глупый вопрос! разве ты не Сорета?

Нет, бездельник!

Ну, так поди же к чорту. Если бы ты была Сорета, я бы тебя сюда попросил.

Пустое; я за последние клюнул — ха! ха! ха! как я рад, что у тебя такие прекрасные сестрицы. Поедем в Мадрид. Ты можешь ими там сделать свое счастие.

Это сумасшедший человек.

Послушай, американская харя! не нападай на мое сумасшествие. За него деньги платят.

Я теряю терпение.

(лезет обнять его.)

Ну, так помиримся и поцелуемся, дорогой зять!

(ударяя его по голове.)

Вот приступ к миру. (В сторону.)  Он, верно, притворяется.

Какая чертовская лапа!

Сказывай, где сестра моя? или я тебя на месте убью!

(вывертываясь из рук.)

Чорт тебя возьми! хорошо тебе, что я трус и что философ Дон Цапато, Фердинандо, Педрилло велел мне сердиться издали. — Я б тебя надвое расплющил или бы — ушел. Ты меня надсадил в самое темя. (Уходит из рук.) 

(ища его.)

Ты не уйдешь от меня.

(тихо.)

Притаюсь. — Гусман! Сорета!

(тихо.)

Это голос Фолета.

(тихо.)

Они, верно, здесь.

(особо).

(Подходя к нему.)

(вместе с прежними).

Они ушли! злодеи! но недолго будут наслаждаться своею изменою! Они, без сомнения, скроются в этой деревне. Поспешим. — Жестокие гишпанцы! вы не довольны тем, что похищаете наше золото; вы хотите лишить нас первого сокровища: невинности и добродетели!

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

(которого она тащит за руку).

Дуэт

Смотри, какая вертушка! Если бы не ты, то я бы всем вашим дикарям распроломал головы.

Лжешь! — Разве не ты меня тащил оттуда с такою скоростию, что я не успевала бежать за тобой? — это от храбрости?

Конечно! Я боялся тебя оставить, ибо философ Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо именно говорит в аргументе о ретираде: «Когда бежишь, тогда и других тащи». Он слов-па на ветер не молвит.

Философы ваши такие же трусы, как и ты. Ты и теперь еще дрожишь.

Конечно, дрожу; для того, что сразиться не с кем.

Для чего не сразился ты давича с моим братом?

По двум причинам: первое, что я не хотел брата твоего на месте приколоть; второе, что я сержусь издали.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

(садится с Соретою на пол.)

Сорета! Фолет! вы здесь уже? если бы не Гусман, то я бы умерла от страха.

И Соретушка также, если бы не мое мужество — в ногах.

Больше было некогда. Чем богат, тем и рад.

Сядьте лучше здесь, мои милые!

Сядем.

Ну-тко, Фолет, покажи мне, что в Мадриде хорошего?

Разве я зрительная трубка? там все хорошо: женщины, дома, а более всего философ Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо. Это кузов мудрости.

На что у вас строят такие высокие шалаши? в нашем можно спокойнее жить.

Конечно; а особливо на что такие высокие и широкие? ее лучше ли пониже и поуже?

Правда, правда, пониже и поуже — это гораздо лучше.

Тебе не нравятся, Цимара, эти картины?

Нет; на них начерчены люди, деревья, реки. — Это хорошо, но все одно и то же. Напротив, на наших полях я вижу всякий месяц новое, переменное.

Всякий месяц новое, переменное? Вот те Америка! Это хоть бы в Европе!

Эти писанные люди хороши; но живой всякий милее. С ним лучше тысячу раз.

Правда, правда, Соретушка! И Дон Цапато, Педрилло, Фердинандо то же говаривал. — А я, как ученик его, люблю больше оригиналы, нежели копии.

Много у вас рисованных женщин?

Полон Мадрид. Редко, редко столкнешься не с рисованною, а то все как будто подщекатуренные рожицы.

Ну, Гусман, ты хотел уверить меня, что Европа лучше Америки. Я у вас много вижу мудреного, а мало хорошего.

Это от того, что ты не была ученицею у философа Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда. Он бы тебе все показал попросту.

Твоя невинность и неопытность не позволяет тебе видеть цену европейских выгод. — Но не довольно ли для тебя, когда ты можешь сделать меня счастливым?

Ария

Не будь так жестокосерда, Цимара! Если ты не захочешь разделить счастья и богатства моего со мною, ты предпишешь мне смерть. Поедем — и вечный брак увенчает взаимную нашу привязанность.

Соретушка! качнем без дальних обиняков в Мадрид. Я не охотник болтать одно и то же. Ты знаешь, что я тебя люблю столько же, как и ваше золото, и что эту любовь надобно побриллиантить, — то есть жениться.

А там что, Фолет?

А там — любовь научит, что там.

А там — ты меня оставишь.

Оставлю! — Я? Сорету! — Гишпанец, ученик Дона Цапата, Педрилла, Фердинанда оставит жену, когда вся его философия, все его богатство состоит в прелестях его милой Сореты! О нет, нет! ты мое сердце, душа, жизнь, а я не что иное, как твое туловище.

Ах, Гусман! говорят, что у вас в обычае оставлять жен.

Ты мучишь меня своим подозрением. — Везде есть дурные люди, порочные души, но сердце Гусмана, твоего друга, любовника — нет, оно не знает подлой измены: оно всегда нежно, чувствительно, постоянно.

И ты также, Фолет? и любовь твоя будет вечно постоянна, тверда?

Ах, Соретушка! и камень от жару трескается, и железо ржавчина съедает.

Если ты меня любишь, тогда не захочешь возвратиться к себе. Брат твой, без сомнения, узнал, что вы здесь. —

Нет, Гусман, я тебя должна оставить.

Оставить? — Ты жизнь у меня отнимаешь.

(Фолету.)

Фолет! он умрет.

А после воскреснет. У него такая глупая привычка, что умирает не до смерти.

Пойдем, сестрица! Скоро начнет рассветать: нам надобно успеть возвратиться.

(удерживая.)

Жестокая Цимара!

Кругленькая Сорета!

Я умру без тебя.

Я лопну, как брандер.

(Фолету).

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

(Американцам про Фолета.)

(выбегая).

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

(входя).

(сестрам).

(вместе).

(вместе)